Россияне заглянули в старинные города и пришли в шок: когда-то здесь кипела жизнь, сейчас — тишина

Город может умереть не от огня, а от забвения. Никаких драматических хроник, ни бомбёжек, ни официальных указов — просто однажды выясняется, что улицы пусты, школы закрыты, а дома стоят без света. Парадокс в том, что под самый сильный удар попали не временные посёлки советской индустриализации, а глубоко укоренённые исторические центры. Те самые, где мостовые застилают камнем десятого века, где имя на табличке известно ещё по летописям. Автор "Дзен"-блога "Одна в чужом городе I О путешествиях и не только" фиксирует факт: по данным РАНХиГС в России 129 малых городов находятся в критической зоне. За десятилетие они потеряли столько жителей, сколько живёт в областном центре вроде Пскова или Костромы — 314 тысяч человек.

Чем малый город отличается от деревни, если в нём ничего не работает

Формально в России насчитывается 806 малых городов — это населённые пункты до 50 тысяч жителей, официально имеющие городской статус. Бумажно — это уже не деревня. Но в реальности многие из них давно живут в режиме стагнации. Если в конце XX века социальные структуры поддерживали баланс, то XXI показал обратное: система не выдержала рынка.

Основные причины называют те же исследователи из РАНХиГС, и они работают не последовательно, а одновременно. Как только закрывается градообразующий завод, молодёжь уезжает. Как только уезжает молодёжь — инфраструктура теряет смысл. Когда закрывается больница — не остаётся даже стариков. Один сбой цепляет следующий. А можно ли разорвать эту последовательность? Да, но только если ломать всю схему, а не чинить каждый участок по отдельности.

Большая ошибка — думать, что достаточно провести интернет и поставить пару фонарей. Такая косметика держится год, потом светильники ломаются, а провайдер уходит. Альтернатива — строить среду, а не украшение. Для городов это значит не установка арт-объектов, а возвращение постоянных функций: работа, жильё, сервис.

Где город буквально растворяется на глазах

Несколько названий отражают разные регионы, но схожую траекторию. Верхний Тагил в Свердловской области — основан в 1712 году по указу Петра I. Здесь до сих пор работает ГРЭС, функционируют школы и больницы. Но даже инфраструктура удержать людей не смогла: минус 3,5 тысячи за несколько лет.

Карельская Кемь — узнаваемая по реплике из фильма "Иван Васильевич меняет профессию". В XV веке ею владела Марфа Борецкая, позже — Соловецкий монастырь. Сейчас здесь ГЭС, рыбоводство, порт. Число жителей упало с 21 тысячи до 9,7.

Торжок в Тверской области — один из древнейших городов России, возникший ещё в X-XI веках. Старинная деревянная мостовая, десятки храмов, работающие фабрики — а население стабильно падает: с 50 тысяч до 44 тысяч. Люди уходят не из нищеты, а из чувства бесконечной стагнации.

Можно ли сравнивать эти кейсы с зарубежными примерами? В Италии та же ситуация в городах Апеннин, где закрылись шахты. Но там спасением стал культурный туризм. В Германии — "возвращение" городов через субсидии молодым специалистам. Россия только пытается понять, какой путь возможен.

Что требуется, чтобы город ожил, а не просто пахнул краской

Эксперты предлагают четыре направления. Они звучат банально, но только в перечислении — на практике каждое требует многолетнего погружения.

• Поддержка крупных предприятий и запуск малого бизнеса, а не только привлечение инвестора "на один раз".

• Развитие туристических маршрутов, причём не сезонных, а круглогодичных.

• Возведение современной городской инфраструктуры — дороги, очистка, транспорт, медицина.

• Продвижение исторического образа города, чтобы за названием стояло что-то, кроме географии.

Если представить этот список в обратном виде, становится заметно, почему прежние попытки проваливались. Туризм без медицины не работает, потому что люди не остаются. Бизнес без дорог невозможен, потому что товар не вывезти. Инфраструктура без символа превращается в спальный район. Всё должно собраться одновременно, иначе цикл снова разорвётся.

"Малый город — не периферия, а точка идентичности", — утверждает директор аналитического центра РАНХиГС Андрей Макаров.

Пример Камышлова: можно ли воскресить город, потерявший всё

Камышлов в Свердловской области — тот случай, когда обрушение плотины символизировало общий распад. В 1980-х здесь кипела жизнь: главный почтамт, банный комбинат, станции юных техников, городской пляж с названием "Девичьи пески". Потом всё исчезло. Население уехало, предприятия закрылись.

В 2010-х ситуация сдвинулась. Исторический центр отреставрировали. Стадион и парк обновили. Улицы заасфальтировали, газ провели. В городе появились супермаркеты и пункты выдачи маркетплейсов. А что если подобная модель масштабируема? Тогда сотни населённых пунктов смогут жить не за счёт "носителей культуры", а за счёт нормальной жизни.

Почему жители иногда не верят переменам? Потому что уже видели временный ремонт и исчезновение подрядчиков через год. Настоящее восстановление можно измерить по моменту, когда в город возвращаются те, кто уехал. В Камышлове такой процесс уже фиксируется, пусть пока точечно.

Что может ускорить возрождение остальных городов

Если искать универсальную формулу, её не существует. Но есть последовательность, которую можно назвать рабочей:

1. Выявить уникальные черты города — не слоган для плаката, а действительно отличительные элементы.

2. Обозначить постоянные точки занятости, даже если они маленькие — местные мастерские, ковка, деревообработка.

3. Восстановить базовую инфраструктуру, не роскошь, а норму.

4. Создавать поводы для возвращения — фестивали, ярмарки, клубы, проекты.

Что мешает регионам действовать быстрее? Часто — собственное сомнение в смысле затеи. Но если считать малые города обузой, они ими и останутся. А если рассматривать их как хранилища истории, они смогут стать полюсами притяжения.

Некоторые считают, что отток населения — необратимый процесс. Но статистика Канады показывает, как малые северные города смогли вернуть рост после внедрения программ удалённой работы. В России аналогичный потенциал есть, хотя требуется надёжный интернет и юридическая гибкость.

От исчезновения до возрождения один шаг — но он должен быть системным

Вымирание малых городов — не только бытовая проблема. Это утечка памяти. Исчезновение Верхнего Тагила или Кеми — это потеря не территории, а фрагмента коллективного опыта. Город жив, пока в нём свет горит по вечерам и пока из окна слышно голоса.

Судьба Камышлова показывает: даже после разрушения можно начать заново. Судьба Торжка напоминает: экономика — не единственный критерий жизни. А судьба Порхова доказывает, что даже 7 тысяч жителей могут удерживать городскую идентичность.

Сработает ли государственная программа мастер-планов? Сама по себе — нет. Но она может стать той рамкой, в которую города наконец вставят собственный смысл. Когда это случится, исчезновение перестанет быть нормой, а станет тем, чем должно быть — редчайшим исключением.